55 лет назад Советская Армия освободила Ленинград от фашистской блокады. 900 страшных, тяжелых дней и ночей — с сентября 1941 г. по январь 1944 —пришлось пережить 2,5 млн. ленинградцев и воинам Ленинградского фронта. В заблокированный врагами город продовольствие и другие грузы перевозились по единственному доступному маршруту — через Ладожское озеро. Да и этот путь становился все трудней и опасней. В городе начался голод, силы людей быстро истощались, резко выросла смертность. В этих, казалось бы, невыносимых условиях, Ленинград должен был пасть. Но он, вопреки всему — выстоял. Один гитлеровский генерал писал: «Немецкие войска дошли до южных предместий города, однако ввиду упорнейшего сопротивления оборонявшихся войск, усиленных фанатичными ленинградскими рабочими, ожидаемого успеха не было». Среди тех, кто активно помогал славному, красивому городу выстоять, были и наши земляки.

В далекой полузаброшенной деревеньке Леменке, приютившейся около железнодорожного полотна, живет с мужем маленькая, приветливая бабушка — Нина Михайловна Анисимова. Тяжелое, страшное испытание войной выпало на долю её поколения. Разговария с различными людьми, пережившими ужасы второй мировой, убеждаешься, что не все было так гладко, патриотично и достойно, как зачастую можно видеть в кинофильмах или прочитать в книгах. Тем более заслуживают уважение те, кто проявил истинное мужество и самоотверженность, защищая свою Родину. А стойкость ленинградцев давно вошла в анналы истории.

Нина Михайловна, бывшая блокадница, вспоминает: «19-летней я уехала из Волотовского района в Ленинград, к своей бабушке. Работала в детской поликлинике в рентгенкабинете, заочно училась на рентгенотехника. Однажды в воскресенье, 22 июня, мы с подругой были на Невском. Нас подозвала торгующая цветами женщина: «Девушки, купите цветочки. Может, в последний раз. Война...».

Пришла домой, а там кричат, плачут. Но ничего не исправишь криками, надо работать. Если сказать одним словом, что мы делали в блокаду — мы работали, и всё. С осени пошла худоба, голод начался. У моей бабушки была возможность эвакуироваться, но она осталась со мной. А мне и домой некогда было прибежать — днем то за продуктами для детей идем на молокозавод, то ходим по улицам, собираем умерших от голода и холода детей, складываем их в сарай. А ночью идем на крыши — тушить фугаски (зажигательные бомбы). Но все равно Ленинград горел сильно — за многие километры было видно зарево пожаров. Бомбили нас страшно, обстреливали дальнобойной артиллерией.

Только кончится бомбежка — через полчаса опять тревога. Бабушка зовет меня в бомбоубежище — а я от усталости и пошевелиться не могу: «Пускай, —говорю, — разносит». И она, бедная, со мной оставалась. Рядом был дом с бомбоубежищем, так бомба попала прямо в него, все и погибли — засыпало их. Спасать было некому — военных нет, молодежь добровольно на фронт ушла, техники нет. А кто оставался в городе — так те от голода еле ходили. Тогда давали нам на сутки 125 г хлеба, его и хлебом-то трудно было назвать. Иногда по карточкам давали 400 г костей, 200 г макарон или крупы — все это на месяц. Несешь горстку сухих макарон — так на ходу их и сжуешь. (Это сейчас и вареные не съешь — зубов нет, а тогда мы молодыми были).

С осени, как началась война, рыли под Ленинградом противотанковые рвы, окопы. Немец наступает — мы двигаемся назад. Однажды попали под обстрел. Многие из работавших на окопах так и не вернулись домой. Конечно, было страшно. Но иногда накатывала такая злость, такая ярость — всё было нипочем, размела бы всех фашистов. И многие тоже старались делать все, чтобы одолеть врага. Голод, холод — а заводы, предприятия работают. Некоторые люди так и жили в цехах — силы, время экономили. Жили и умирали там. Часто можно было видеть, как машинами увозят трупы — из кузова руки, ноги торчат — страшно было.

В нашем доме над нами жила бабушка с дочкой и внучкой. Дочь вскоре пропала — в то голодное время часто ловили, убивали людей. На рынке продавали мясо кошек, собак. И человечина, говорят, бывала. Остались бабушка с внучкой одни. Сначала было слышно — сверху ходят, значит живы. Когда долго никого не стало слышно — поднялись. А там в комнате бабушка умершая лежит на кровати, а рядом с ней — внучка. Обняла бабушку, так и умерла.

И моя бабушка 13 марта 1942 г. умерла от голода — как было прожить на 125 г хлеба? Не было хлеба, да и воды не было — приходилось спускаться к Неве. Кто посильней — делал прорубь. Некоторые так и оставались лежать на льду. От той соленой воды у меня живот был большой, раздутый, как будто тройню носила. Сколько всего пришлось пережить — и не пересказать.

После смерти бабушки меня вскоре парализовало. Конечно, сказались и голод, и постоянное напряжение, и большой страх. Эвакуировали в Костромскую область. Болела — не болела, а надо работать. Пошла на железную дорогу — там пайка хлеба была чуть больше. С 1942 г. 3,5 года проработала в путевой колонне — восстанавливали по стране железнодорожные пути.

И хотя еще с военных лет комиссия признала меня не годной к физической работе, работала до 1979 г. и в Сольцах на «Заготзерно», и в Леменке на перевалке. Можно было бы оформить инвалидность, но я очень не люблю ходить к врачам. Вовремя не сделала — а сейчас здоровье не позволяет ездить издалека, хлопотать с бумажками. Так и живем с мужем, Николаем Павловичем приближаемся к золотой свадьбе. Доченька у нас есть, живет в Петербурге, внуки уже взрослые. Приезжают к нам, помогают.